На лбу ee застыли ледяные кристаллики крови. Сокол быстро отвернулся, избегая смотреть на ее мертвенно-белое лицо. Он испугался, когда отец начал растирать окоченевшие руки мертвой женщины. Жалким голосом Смеющиеся Глаза уговаривал жену сказать хоть слово, но, когда он прижал рот к ее посиневшим губам и задышал часто и жарко, пытаясь вдохнуть жизнь в холодное тело, страх за отца пересилил собственный ужас Сокола.
– Нет! – он подбежал к стоявшему на коленях отцу и что было силы потянул его за руку. – Пойдем! Оставь их! Нельзя на них смотреть! – он почти рыдал. – Если посмотришь на мертвых, то может случиться что-то ужасное! Их духи завладеют тобой! Уходи скорее!
Отец медленно повернул голову и посмотрел на сына. И Сокола сковал ледяной ужас. Искаженное лицо отца напоминало страшную маску.
– Убирайся прочь! – Голос, вырвавшийся изо рта отца, казалось, принадлежал другому, незнакомому человеку.
При виде надвигавшегося на него страшного лица Сокол оцепенел. Удар отца опрокинул его навзничь. Сокол потерял сознание прежде, чем рухнул на снег.
Он уже не чувствовал, как сильные руки отца бережно подняли его и как дрожащие пальцы коснулись ярко-красной ссадины на его лице, не слышал голоса, умолявшего о прощении. Сокол плавал в черной пустоте, в которую ничто не проникает.
Сокол пришел в сознание в хогане. В очаге пылал огонь, но в хижине никого не было. Лицо мальчика жгло от боли. Сокол приподнялся на локте, и в это время дверь открылась. Мальчик съежился при виде громадной фигуры отца. Он не боялся его, он боялся духов, которые им завладели. Когда Смеющиеся Глаза подошел ближе, Сокол увидел, что глаза отца словно потухли, и он старался не смотреть на сына.
– Ты голоден? – отец стоял перед очагом и грел руки, повернувшись к Соколу спиной. – Твоя двоюродная сестра сварила похлебки.
Говорил отец хрипло и отрывисто.
– Я не хотел сделать тебе больно, парень, – его голос переполняла горечь от жалости и раскаяния.
– Тебе не следовало смотреть на них, отец. Может быть очень плохо, – повторил Сокол. – Если не будет сделано все, как следует, их духи начнут приходить к нам.
– Я не верю в духов. Ничего подобного на свете нет, – с яростной убежденностью проговорил отец. – Как ты можешь верить в то, что твоя мать способна прийти, чтобы причинить тебе какой-нибудь вред? Ты же знаешь, как она тебя любила.
– Дух – это плохая часть человека. – Сокол проглотил еще одну ложку супа. – Он есть у каждого.
Глаза мальчика были опущены вниз, и он видел, как руки отца сжались в кулаки: признак гнева и попытки овладеть собой.
– Во что ты… во что верят Люди? Что, считают они, происходит с человеком, когда он умирает? – отрывисто спросил отец.
– Мертвые уходят в местность, которая находится ужасно далеко на севере. – Соколу был неприятен этот разговор. Говорить об умерших означало приглашать духов вернуться. – Добравшись до этого места, мертвый человек скитается четыре дня, и ему служит проводником кто-либо из его родных, умерший раньше его. Там, у подножия высокого утеса, есть вход, который ведет вниз, под землю. Но прежде, чем умерший спустится туда, те, кто охраняет вход, проверяют его, чтобы убедиться, что он мертв.
Отец плотно прикрыл глаза и сокрушенно покачал головой. Подбородок его дрожал. Когда Сокол закончил свое объяснение, он услышал, как отец прошептал:
– Боже, какое ужасное место! – Нет, это совсем не то, во что верят белые люди. Они верят, что когда такой человек, как твоя мать, умирает, он отправляется на небеса, где есть только красота и покой… Там нет ни холода, ни боли. И там твоя мать познает мир и довольство, каких никогда не могла бы найти на этой земле.
Мальчик слушал отца с хмурой задумчивостью. Учитель в школе уже рассказывал нечто подобное, но Сокол тогда не поверил этим рассказам. Но если его отец верит в это…
– Если эти… небеса такие чудесные и если ей там будет так хорошо, то почему ты не хотел, чтобы она ушла туда? Почему ты пытался вернуть ее к жизни?
– Потому что я эгоист. Я не хочу жить здесь без нее. Мне больно, что я никогда больше не увижу ее счастливой улыбки и не почувствую прикосновений ее нежных рук. – Слова, которые произнес отец, казалось, душили его. Он отвернулся от огня и от внимательного взгляда Сокола. – Уже поздно. Скоро стемнеет. Мы переночуем здесь, а утром уедем.
– Уедем? – повторил Сокол. – Но у нас здесь очень много дел. Нужно собрать вещи, которые надо положить вместе с ней. А потом еще нужно провести обряды на могиле, чтобы умилостивить ее дух и дух сестры. – Он собирался продолжить перечисление дел, но отец оборвал мальчика.
– Я сказал тебе, что нет никаких духов! – крикнул он.
Сокол бросил испуганный взгляд на Смеющиеся Глаза, чтобы определить, не завладели ли духи отцом вновь. Фолкнер с усилием разжал кулаки и потер рукой лоб.
– Прости. Мне не следовало кричать на тебя. Я… нервничаю, потому что… не могу забрать твою мать и сестру с собой, чтобы похоронить их по обычаям моего народа. Мне приходится оставить их здесь… – Он не закончил фразы. – Твоя двоюродная сестра уже собрала вещи, которые положат в могилу. Те, какие ей хотелось. Я дал свое согласие на похороны в соответствии с их верой и традициями.
– Ты возьмешь меня в свой хоган, чтобы я жил с тобой?
Отец долго молчал, прежде чем ответить сыну:
– Я возьму тебя с собой, но… мы не сможем жить вместе.
– Почему? – удивленно спросил Сокол. – Разве я не понадоблюсь твоей второй жене? Я сильный. Я могу много работать и делать множество разных дел, я буду помогать ей.